Черные закорючки

Twinkle lights are the perfect metaphor for joy. Joy is not a constant. It comes to us in moments - often ordinary moments. Sometimes we miss out on the bursts of joy because we're too busy chasing down extraordinary moments. Other times we're so afraid of the dark that we don't dare let ourselves enjoy the light.
A joyful life is not a floodlight of joy. That would eventually become unbearable.
I believe a joyful life is made up of joyful moments gracefully strung together by trust, gratitude, inspiration, and faith.

Brene Brown "The Gifts of Imperfection"

Posted via LiveJournal app for iPhone.

"What is REAL?" asked the Rabbit one day, when they were lying side by side near the nursery fender, before Nana came to tidy the room. "Does it mean having things that buzz inside you and a stick-out handle?"
"Real isn't how you are made," said the Skin Horse. "It's a thing that happens to you. When a child loves you for a long, long time, not just to play with, but REALLY loves you, then you become Real."
"Does it hurt?" asked the Rabbit.
"Sometimes," said the Skin Horse, for he was always truthful. "When you are Real, you don't mind being hurt."
"Does it happen all at once, like being wound up," the Rabbit asked, "or bit by bit?"
"It doesn't happen all at once," said the Skin Horse. "You become. It takes a long time. That's why it doesn't often happen to people who break easily, or have sharp edges, or who have to be carefully kept. Generally, by the time you are Real, most of your hair has been loved off, and your eyes drop out and you get loose in the joints and very shabby. But these things don't matter at all, because once you are Real you can't be ugly, except to people who don't understand."
"I suppose you are Real?" said the Rabbit. And then he wished he had not said it, for he thought the Skin Horse might be sensitive. But the Skin Horse only smiled.
"The Boy's uncle made me Real," he said. "That was a great many years ago; but once you are Real you can't become unreal again. It lasts for always."

Я сегодня в Рим уезжаю, на неделю. И в честь этого гадостного радостного события я принесла вам стих. Про диких гусей. Это такой специальный гештальтистский стих по мотивам последнего семинара в Эдинбурге.
 

Mary Oliver
WILD GEESE

 

You do not have to be good.
You do not have to walk on your knees
For a hundred miles through the desert, repenting.
You only have to let the soft animal of your body
love what it loves.
Tell me about despair, yours, and I will tell you mine.
Meanwhile the world goes on.
Meanwhile the sun and the clear pebbles of the rain
are moving across the landscapes,
over the prairies and the deep trees,
the mountains and the rivers.
Meanwhile the wild geese, high in the clean blue air,
are heading home again.
Whoever you are, no matter how lonely,
the world offers itself to your imagination,
calls to you like the wild geese, harsh and exciting --
over and over announcing your place
in the family of things.

Один человек предложил людям всех возрастов анонимно присылать ему почтовые карточки, написав на них их самый тайный, самый страшный, самый ужасающий или самый захватывающий, самый волшебный, самый удивительный секрет их жизни. Люди (большие и маленькие) присылали ему карточки, открытки, картинки, коллажи и письма. Написанные карандашами, ручками, фломастерами, красками. Напечатанные, нарисованные, накаляканные поперек листа. А он их потом собрал в книгу. И всем показал. И получилась страшная книга человеческих секретов. Очень тоскливая. Но с лучиками надежды. Как в настоящей жизни...
Цитатами поделюсь (а книжку и картинки ищите сами):

• I'm afraid to grow up because sometimes it seems like things will never feel this beautiful again...
• Someday I want to go for a walk and come home years later, having found myself...
• I want to find someone who will still love me after I've shared all of my secrets...
• I'm so scared that growing up means dying a little inside...
• My biggest fear is being stuck in a life that I cannot walk away from at any given moment...
• I'm trying so hard to remeber that life is beautiful...

Frank Warren "A Lifetime of Secrets"

— Не знаю, Серенький… Ты вечно выдумываешь всякие забавные глупости…

Кажется, она хотела добавить что-то еще, но приступ мучительного кашля жадно заглотил все слова и остатки дыхания в придачу. Откашлявшись, Кристина в изнеможении опустила голову на подушку. Сергей осторожно поправил пластиковые щупальца кислородной канюли.

— Вечно ты так, сестрёныш. Нет бы, доставить брату удовольствие и немножко помучится с догадками – а ты сразу начинаешь демонстративно умирать…

Кристина чуть дернула уголками губ, и по лицу ее словно пробежала тень легкой улыбки. Сергей единственный способен был шутить о ее болезни, дразниться и громко смеяться в ее присутствии – и за это она была ему благодарна. Постные сочувствующие лица и нарочито приглушенные голоса остальной родни вызывали в ней острое желание орать, кидаться подушками и бить об стену тарелки.

— Ладно, сёстр, так и быть, не буду тебя терзать. Смотри! — исключительно из вредности покопавшись пару минут в кармане небрежно брошенного на кресло халата, Сергей вытащил на волю что-то белое и шерстяное.

— Ой… Сережка, это что, медведик?

Сергей важно кивнул, улыбаясь до ушей, и протянул сестре небольшого игрушечного медвежонка – как раз такого, чтобы уютно устроиться на изящной женской ладошке.

— Серенький, ты обормот. С какой стати медведь-то? – Кристина теперь улыбнулась по-настоящему. Растрепала аккуратную Сергееву прическу, чуть подергала за смоляные пряди с едва заметными нитками седины на висках.

— Видишь ли, сёстр… у него на пузе карман. — Сергей, чуть потеснив сестру, улегся с ней рядом поверх одеяла и закинул руки за голову. — Карман на пузе, да. Заметь – не в жилете, не в рубашке и не на свитере – а именно в самом медвежачьем пузе. Карман. Я считаю, этот феномен заслуживает пристального изучения, — Сергей искоса глянул на сестру и широко улыбнулся. Кристина хихикнула.

— Феномен напузного кармана… Ох, Серенький!

Она принялась вертеть в руках игрушку, пряча усмешку в уголках глаз. На мягком ворсистом пузике и правда обнаружился почти незаметный, крохотный карманчик. На шее у медвежонка был повязан длинный шарф с кисточками, маленькие карие пуговицы глАзок глядели по-доброму, живо поблескивая в неярком свете ночника и голубовато светящихся в изголовье мониторов.

— Ну и как ты думаешь, зачем ему на пузе карман? — Кристина, не выпуская зверика из рук, несильно пихнула брата локтем. Сергей, встрепенувшись, принялся вещать, оживленно размахивая руками:

— Ну сама подумай, сёстр… Иметь напузный карман – это же очень удобно. Во-первых, туда можно складывать малину. Березовую кору, сушеные грибы, сено, вчерашние газеты и рекламные буклетики… Ну, или, к примеру, ириски, — не прерываясь, Сергей вытащил из кармана ириску, развернул шуршащий фантик и быстро запихал ее в рот. Потом покосился на сестру – та выгнула бровь, притворно возмущаясь – и протянул ей такую же ириску, важно прошуршав оберткой. — Во-вторых, в кармане можно греть лапы – ну или, по крайней мере, одну лапу, — накрыв левую ладошку сестры своей ладонью, Сергей сжал ее холодные пальцы. — Кроме того, если это правильный карман – а мы же не сомневаемся, что карман на пузе у медведя правильный – там всегда можно обнаружить что-то неожиданное и интересное…

Чуть скрипнув, приоткрылась дверь.

— Доктор Гофман…

Кристина и Сергей обернулись одновременно. Потом Кристина, сникнув, закрыла глаза и отвернулась.

— Да? — Сергей вопросительно глянул на робко топчущуюся в дверях медсестру.

— Доктор Гофман, вас ждут в «приемнике», они пытались найти вас по пейджеру…

— Я сейчас буду.

Медсестра, кивнув, тихо прикрыла за собой дверь. Сергей, тяжело вздохнув, приподнялся на локтях, а потом рывком сел на кровати.

— Сестрёныш…

Кристина чуть дернула плечом, но не обернулась. Сергей вскочил, обошел кровать и присел на корточки, пытаясь разглядеть ее лицо.

— Крис, ты что, ревешь? Ну воот… Напузный карман совершенно не подходит для хранения мокрых слез, так и знай!

Кристина, всхлипнув, рассмеялась сквозь слезы. Сергей бережно поцеловал ее в макушку и встал.

— Я еще зайду, малыш. А ты пока думай, зачем медведю напузный карман…

Нащупав в кармане отключенный пейджер, Сергей подхватил с кресла халат и поспешно вышел.

Кристина, уткнувшись носом в подушку и прижимая к груди медвежонка, затихла.

Через четверть часа в комнату неслышно зашла медсестра. Привычно мазнув взглядом по мониторам, она заботливо накинула поверх одеяла теплый шерстяной плед – рубиново-красный, в белую шотландскую клеточку. Так же неслышно вышла – но непрочный сон потревоженной птахой вспорхнул к потолку и Кристина завозилась, пытаясь устроиться поудобнее. Поднесла к глазам медвежонка, покрутила, спрятала в ладошке.

— Зачем медведю карман на пузе… зачем… зачем…

Рука ее машинально собирала с ненового уже пледа маленькие шерстяные катышки.

— Смешной ты, Сережка, — собрав катышки в один небольшой комочек, Кристина осторожно опустила его в медвежий кармашек. — В кармане на пузе медведик хранит свое сердце… Твое сердце и мое сердце… Иначе для чего еще нужны были бы на свете маленькие шерстяные медведики?

А в Эдинбурге-то, вы представляете, осень?! Настоящая осень с голубым небом в облаках, рыжими листьями, мокрыми дорожками в парке и ветром... А я уже думала, что осени у меня в этом году не будет.
Здравствуйте. :)
Я подумала, что будет все-таки очень жалко, если я ничего не напишу в пять утра, уютно устроившись на шаткой конструкции из двух кресел и пуфика в дальней комнате странного и забавного Эдинбургского Гештальт Института. Так что "я к вам пишу, чего же боле..."
Если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я буду летать из Северной Ирландии в Эдинбург на выходные, чтобы в крохотной группе незнакомых людей и в компании пожилой седоволосой тетеньки с опасным всепониманием в глазах говорить мне самой не вполне понятные слова - я бы искренне посчитала этого человека сумасшедшим. Теперь же, скорее всего, сумасшедшей стоило бы считать меня - впрочем, это не ново и совершенно не удивительно. Так что вот она я, сижу, закутавшись в плед в медленно остывающей комнате - ибо где-то в середине ночи отключилось отопление - и пытаюсь перестать думать. :)
Тут, вы знаете, как-то удивительно уютно. Особенно когда никого нет, и можно бродить по пустым комнатам с разномастными креслами, диванами, подушками и пледами, листать книжки на кухне и пить чай в библиотеке, забравшись с ногами на скрипучий деревянный стул - благо, кухня и библиотека каким-то непостижимым образом находятся в одной и той же точке реальности. Еще можно сидеть на широченном подоконнике, сдвинув в сторону горшки с кактусами и какими-то до зелеными кустами, и смотреть вниз - на огоньки, ползущие машинки и торопливо скользящие тени. Меня настигло тут какое-то странное, непередаваемое словами ощущение, какое бывает, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой... Дома за это время многое изменилось, какие-то знакомые вещи пропали, появились новые, странно и чуждо пахнущие, немножко другой свет и слегка не так ложаться тени - но ощущение "возвращения домой" от этого только острее. И вот мне кажется, что я тоже вернулась домой... Как будто наслаиваются разные отражения разных реальностей - у Желязны, помните? Из одной реальности сюда просачился уютный рыжий свет напольных торшеров. Их другой - мягкие, разлапистые, тепло обнимающие кресла цвета сливочного мороженного и осенних листьев. Еще из одной - пестрая, шебутная стайка разномастных подушек и книжные полки, плотно уставленные упакованными в твердые обложки вселенными. Из совсем уж далекого далека сюда пробрались овсяные печеньки и силуэт замка на скале в дальнем окошке. А с собой я принесла звуки новых музык и слов. И из всего этого сложился какой-то странный пазл, в котором очень просто быть "здесь_и_сейчас". Не поддаваться на приглушенные и почти неслышные писки разума, верещащего что-то из дальней коморки без окон где-то в глубине черепной коробки. Не верить неясным призракам будущего, грязными лохмотьями баньши маячащим в окнах. Не ловиться легковерно на прозрачные капли грустного октябрьского дождя. Просто быть.

Я вернулась из отпуска, здравствуйте. ))
Отпуск получился немного странный, необычный и местами совершенно восхитительный. И еще какой-то пронизанный новыми пониманиями и осознаниями. Потому что я снова изобрела всем давно известный велосипед. Тот самый, где в споре рождается истина в разговоре с друзьями, пытаясь объяснить и выразить поточнее какую-то самой не совсем понятную мысль, вдруг постигаешь всю ее глубину и смысл. Я таких мыслей и идей за отпуск насобирала целую кучу - и про лейкоциты, которые умирают счастливыми; и про деньги, которые не ресурс, а инструмент; и про ощущение счастья; и про "здесь_и_сейчас", у которого, кроме гештальтистского, есть еще куча других смыслов; про болото на картине и про разные реальности, иные из которых похуже болота; про фиолетовую чакру и бешеных креведок )))... ну и вчера, уже напоследок, отзвуком из отпуска - про самолеты, которые на самом деле летающие электрички )))
Где-то в дебрях этого отпуска мне исполнилось 30 - и ирония этого события доломала последнюю иллюзию насчет возраста, его значимости и друзей, которую я лелеяла где-то глубоко внутри. Возраст - это всего лишь цифры.  И хотя я вспоминаю иногда с внутренней усмешкой, какой взрослой я себе казалась... ну, например, в 25, и какой дурочкой кажусь я_25-летняя себе же 30-летней, в глубине души я понимаю, что у меня по-прежнему ветер в голове - и так будет еще долго. И это хорошо и правильно. И есть люди и места, где и с кем я могу быть именно такой - дурашливой, наивной, дразнительной, любопытной. И не нужно в попытке за пресловутой взрослостью их прятать. Потому что плохо, если детство у человека только где-то глубоко внутри. Должны быть места и люди, с кем и где детство живет и дышит - здесь и сейчас, снаружи, видное всем и доступное для сопереживания и совместных авантюр приключений ) И так сложилось, что одно из таких мест для меня - тут. Не повезло вам... )))
Еще где-то в дебрях этого отпуска созрело понимание и готовность для осуществление одного давно задуманного проекта. И ощущение, что теперь хватит - и ресурсов, и сил, и решимости. Так что сегодня он и начинается. Что за проект - не скажу, не обижайтесь. Потому что новорожденные проекты - они же как мечты, хрупкие и невесомые. Заденешь лишним словом, толкнешь некстати мыслью - сломается. Я потом - нескоро, правда - расскажу вам об успехе этого проекта. )) Обещаю.
Ну и еще всякие приятные мелочи из отпуска:
... я теперь совершенно официально не умею кататься на велосипеде. Не потому, что никогда не пробовала. А потому что пробовала - и не умею. В процессе попытки дикие велосипеды и другие животные не пострадали, я отделалась парой синяков))) Существуют еще, правда, некие наивные драконы, которые утверждают, что способны научить хомяков кататься на этом ужасонаводящем устройстве - но это мы выясним не раньше следующего года...
... у меня есть новая, совершенно замечательная крыса. Авторская работа какой-то Латвийской художницы-рукодельницы, с плюшевыми ухами и длинным носом. Крысу зовут Голубь Мира. И нечего хихикать! ))
... и еще одна замечательная крыса, нарисованная на таком сереньком булыжнике, который очень удобно помещается в ладошку. Будет теперь чем соседок вразумлять! ;)
... липы все-таки зацвели, где-то к середине прошлой недели. И мы ходили и нюхали совершенно волшебные, цветущие липы. И это было здорово...
... платьице из презервативов в музее Истории Медицины...
...прогулка на яхте (ну, если прикрыть глаза на факт, что где-то в середине пути яхтой два раза рулила тетенька Дракона, подвергнув существенному риску все окружающее население в радиусе пары километров :Р :)))))) *это я так громко завидую, дя*
... яблочный штрудель в Double Coffee (который кто-то так и не попробовал) и всюду преследовавшая меня ужасная мятая трава... )))
... прогулка к заливу на речном трамвайчике, закат и чуть не утопленный Аринкин диплом. Пузырики в шампанском и такое знакомое, но так редко достижимое чувство вечного беззаботного лета, безоблачного неба и почти счастья...
... завернуться вдвоем в длинный мохнатый плед на палубе старого парусника и смотреть, как в тумане и дымке мелкого дождика пропадает берег... а потом сидеть на берегу в маленькой кафешке, завернувшись в тот же плед, пить глинтвейн и лопать гренки с сыром...
... учить правильно брызгаться, забредя по щиколотку в теплую воду самого синего моря. Вот вы знаете секрет правильных брызгалок? Чтобы правильно обрызгать, широким веером и далеко, нужно соблюсти всего лишь одно важное условие - не бояться вымокнуть и забрызгаться самой! ;)
...ну и н могу удержаться - ПЕТРУШКА! )))))))

Ну вот, вроде и все. Теперь пойду писать сказку про жаркую Африку, а то меня Господин Смотритель тапком отлупит за невыполненное обещание ))))
Мурк.
Ваша Хомяка

Представьте – вы взбираетесь на вершину холма, на гребень. Пробираясь узкими, мощеными неровным булыжником мостовыми, поднимаетесь все выше и выше – и вдруг перед вами открывается оно… море. Какого-то невероятного нежно-фиолетового цвета, терпкое и хрупкое, чуть позванивающее и пахнущее морем, разумеется, и немного лавандой – и еще чем-то невыразимо-прекрасным, для чего не придумано пока слов. А Город – он раскинулся на берегу моря. Потом взобрался на холм, перевалил за его гребень и заканчивается где-то далеко-далеко… Но вам это не важно, потому что вы стоите прямо сейчас на гребне холма, в лицо вам дует предзакатный ветер, а перед вами море, облизывающее мостовые – и совсем недалеко от берега, среди невероятной фиолетовой зыби вод вздымается огромный Храм…
И вы начинаете неторопливый спуск, пытаясь привыкнуть к мысли о том, что вот он – Город, и вы в нем, а там, впереди – Храм, построенный неизвестно кем и неизвестно когда… Вы видите людей, бредущих по мелководью к ступеням Храма, видите детей, плещущихся и строящих песчаные башенки, видите тонущее в глубокой воде закатное солнце… Вы видите там, внизу, уличное кафе – идеальное уличное кафе, в котором вы мечтали посидеть всегда – и именно поэтому его не существует в реальном мире. Но в этом Городе оно есть – и вы садитесь в уголке увитой плющом террасы в уютнейшее деревянное кресло, за столик с коваными тяжелыми ножками и столешницей из покрытого изморозью толстого стекла. Кафе устроилось на маленькой, едва вмещающей один фонтанчик площади, и окружено со всех сторон домами в совершенно средиземноморском стиле, с садами на плоских крышах и огромными окнами, распахнутыми навстречу солнцу и ветру. В эти распахнутые окна бармен подает крошечные чашечки крепчайшего эспрессо с маленькими шоколадными сердечками на крае блюдца.  К площади ведет несколько кривых улочек – по одной из них только что пришли вы. А с южной стороны каменные плиты площади облизывает море – вот прямо так, море и Город, слитые воедино…
Владелец кафе, неуловимая сущность непонятной наружности и содержания, приносит ваш незаказанный напиток – конечно же, латте с густой молочной пенкой. Демерар, маленькие баночки с корицей и какао, ложка с длинным черенком – он знает о ваших привычках все. За столиком, составляя вам незваную компанию, сидят двое… или это вы явились сюда незваным, а они уже были здесь давно, перетекая из вечности в вечность… не знаю. Кажется, один из них пришел с вами – в его доброжелательном присутствии есть что-то неуловимо знакомое, почти нежное и необходимое порою как воздух. А второго я знаю – это меланхоличный сказочник Андерсен. Нет-нет, вовсе не тот Андерсен, о котором вы подумали (впрочем, откуда я знаю, о ком вы могли подумать?...) Этот – высок, худощав и лохмат. Он носит высокий цилиндр безумных оттенков грозового неба, пьет горький черный шоколад, и всегда невыносимо серьезен. И вы точно знаете, что вам нужно, очень нужно услышать сегодня одну из его сказок…
И вот вы сидите за столиком своего любимого кафе, которого нет, черпаете ложкой густую молочную пенку и смотрите, как заходящее солнце окрашивает громаду Храма в тревожный рыжий цвет, и словно зовущий звон небесных колокольчиков волнительно трепещет где-то в тишине. Площадь потихоньку заполняется людьми, и вот уже заняты все столики, и слышен разноязыкий говор, пощелкивание и свист. На смену ушедшему солнцу выползают на улицу рыжие же, добродушные фонари, и невидимые официанты снуют между столиков, разнося незаказанное и непрошенное в маленьких чашечках, пузатых кружках и высоких бокалах. А море шепчет и дышит, подбираясь все ближе, и вот уже теплые волны ласково облизывают ножки столиков, и каменные плиты под ними начинают светиться теплым янтарем… И совсем близко, на расстоянии вытянутой руки и пары вечностей, стоит огромный Храм, словно подсвеченный призрачным ультрафиолетом, в легкой вуали тайны и опасений... И Андерсен, чуть наклонившись к вам, говорит:
- Здесь слишком шумно для этой сказки…
И вы понимаете, что все. Что он, разумеется, тысячу раз прав, и сказка, которую вам так нужно услышать, просто не выживет этой ночью в гомоне людских голосов. Вы киваете головой, и машинально продолжаете пить остывающий теперь кофе, глядя, как по лунной дорожке бредет к храму какой-то скиталец в лохмотьях. Вам даже в голову не приходит спорить, просить и доказывать, потому что есть вещи, которые просто есть, и изменить их невозможно… а потом площадь начинает пустеть. Удивительно быстро и тихо, словно ночные тени, растворяются люди и сущности, затихают слова и песни, замирают шорохи и смыслы… и лишь когда хозяин, кланяясь, подает вам новую чашку латте и вежливо тает в воздухе, вы понимаете – жители города подарили вам эту ночь. Просто так, не зная о вас ничего, отдали вам эту ночь своей жизни, принесли в жертву – и эту площадь, и журчание фонтана, и аромат кофе и пряностей, и маслянистый блеск черной воды, громаду храма и лунную дорожку – подарили все это вам потому, что вам это нужно… С увитой плющом стены на ваше плечо осторожно ступает пушистейшая (с)нежная кошка Андерсена, и трется головой о вашу щеку, и что-то рассказывает вам, а потом уютным клубком затихает там же, на плече, и вы ощущаете ее умиротворяющее дыхание на своей щеке… И вот вы поднимаете полные немой надежды глаза на Андерсена – и он, чуть усмехнувшись сумрачно, и едва заметно кивнув, принимается рассказывать…

Ну что же ты все просишь сказок, мой маленький друг? Мечтаешь о чудесах, хочешь волшебных историй и чудесных превращений - да так, чтобы дух захватывало, чтобы мурашки по спине и холодок по босым ступням - а потом, в конце, все обязательно окажется хорошо... Ужель ты не знаешь, что самые страшные и могущественные чудеса приходят незаметно? Просачиваются потихоньку в обыденную жизнь, обустраиваются неслышно, гнездятся, плодятся - так что потом, когда ты наконец их замечаешь, уже ничего не поделать... Вросли, угнездились, встроились - и с мясом не выдерешь... Страшные и могущественные чудеса повседневности...
Однажды, вернувшись из долгого путешествия домой, ты посмотришь перед сном в старое зеркало... Глянешь мельком, привычно, как делаешь это всегда, в ванной, чистя зубы на ночь... Глянешь - и застынешь на миг, не поверив себе, своим глазам, своим чувствам. Потому что из зеркала на тебя равнодушно посмотрит совсем чужое лицо. Чужое, странное, нелепое, почти смешное среди этого привычного кафеля теплых кремовых оттенков, среди ракушек и оплывших свечей, среди баночек с кремом и тюбиков зубной пасты и пены для бритья. Чужое лицо незнакомца в привычной до мельчайших мелочей повседневности - твоей собственной повседневности твоего собственного, личного мира... Так ты узнаешь, что лишился оболочки.
Однажды, выйдя на полные весенего птичьего гомона улицы города, ты пойдешь куда-то, привычно ступая по сотни раз хоженным дорожкам. В чужом лице, как в маске, ты будешь идти, глядя на мир сквозь прорези чужих глаз. Повседневность вокруг примет твой новый облик, как море принимает добро, брошенное в воду - только круги на поверхности чуть потревожат ненадолго водную гладь. Ты будешь идти по привычным улицам - свой внутри и чужой снаружи - но твой собственный, личный мир в своей повседневности будет принимать тебя своим снаружи, а внутри ты будешь чувствовать себя чужаком. Оглядывая привычный мир чужими глазами, ты будешь тщетно пытаться обнаружить внутри привычный поток мыслей и ощущений - но лишь гулкая пустота будет тебе ответом. Гулкая пустота, безнадежным эхом мечущаяся внутри пустой оболочки. Так ты узнаешь, что лишился сердцевины.
Однажды ночью, стоя на краю крыши, в шагу от усыпанной звездами бездны, ты крикнешь что есть силы из внутренней своей гулкости. Бросишь в лицо бесконечности упрек, хлесткий и горький, бросишь наотмашь, словно пощечину. Ударишь свою повседневность, неслышно топчущуюся вокруг, всей силой своей мучительной внутренней пустоты, всей тяжестью своего непрошенного бессмертия - и повседневность не ответит тебе. И не только не ответит - она вообще не заметит твоего смертельного укуса, твоего яростного удара... Твоя собственная повседневность твоего собственного, личного мира, не заметит тебя и твоего отчаянного крика... Так ты узнаешь, что лишился сути.
И тогда, стоя там, в шагу от усыпанной звездами бездны, ты подумаешь - что же осталось? Без оболочки, без сердцевины и сути - что же осталось стоять здесь, глядеть в лицо бесконечности и плакать у подножия мироздания? Что же осталось? Что? И тишина будет тебе ответом. И в тишине будут даны тебе все ответы. И в тишине ты возмешь все нужные тебе ответы - и, успокоенный и беспечный, сделаешь свой последний шаг... свой первый шаг в усыпанную звездами бездну, без сожалений оставляя позади свою собственную повседневность своего собственного, личного мира... И никакой мир больше не будет принадлежать тебе - никогда. И этим ты будешь счастлив.
А пока, если хочешь, я все-таки расскажу тебе сказку...

Текст, написанный на конкурс в "Массаракше".

Мучительно болела голова. Чёрт, как же это мерзко – просыпаться утром от нестерпимой головной боли. Шарлотта застонала – чуть слышно, сквозь зубы – и накрыла голову подушкой. «Ненавижу этот мир! Этот яркий отвратительный мир... Как он смеет быть счастливым, когда мне так плохо...Чччёрт... Чёрт-чёрт-чёрт!!!» Есть в этом какая-то несправедливость – неделю подряд просыпаться от ужасной головной боли, когда тебе только 26...