Черные закорючки

Дэну, который был совсем не похож на ноябрьский дождь... С Днем рождения, Дэн...

Холодный ноябрьский дождь одиноко бродил по дорожкам старого парка. Чуть слышно шелестя опавшей листвой, зябко втянув голову в плечи и слегка сутулясь, он брел по выложенным плиткой тропинкам - и неслышно вздыхал, поплотнее заматывая вокруг шеи длинный, теплый шарф крупной вязки - небесно-синий, с разноцветными кисточками на концах... 
Старый город кутался, словно в толстую паутину, в пелену влажного ночного тумана. Вокруг старинных  кованых фонарей, кружились, как мотыльки, маленькие перламутровые капельки осенней мороси. Чуть слышно ворчали мокрые булыжники мостовой, неохотно отзываясь гулким перестуком на шаги припозднившихся прохожих. В стылых сумерках уже зажигались уютным рыжим светом окошки - узенькие полуподвальные, широкие на этажах, высокие и скошенные в мансардах, под самыми черепичными крышами - маленькие или большие, с жалюзями или занавесочками в цветочек, или просто так... 
За окошками была жизнь. Радостная или грустная, жестокая или равнодушная... Там ссорились и мирились, пили чай и смотрели телевизор, праздновали что-то, о чем-то грустили... Где-то любили, где-то ненавидели, где-то смотрели друг другу в глаза, где-то злобно щурились мимо... укладывали детей - или укладывались сами... говорили по телефону, читали, спали... жарили блины и грели молоко в эмалированой кружке на старой газовой конфорке... клеили обои, пили пиво, занимались любовью, рисовали, писали - роман или просто письмо... спали... мучались бессонницей... кормили кошку и чесали за ухом собаку... работали... отдыхали...  снова рисовали... считали звезды... целовались... опять спали...
Холодный ноябрьский дождь неторопливо брел по узенькой улочке, засунув озябшие руки глубоко в карманы дорого кашемирового пальто - и тоскливо заглядывал в окна... Иногда он присаживался на подоконник, чуть слышно постукивал длинными тонкими пальцами по водосточной трубе и ждал. Напрасно... Среди ярких рыжих прямоугольников окон он искал то - одно, из которого снова распахнутся ему навстречу огромные голубые глаза и мягкие, пахнушие летней земляникой губы чуть слышно прошепчут ласковое: "Доооооождик... Ну здравствуй..." Но не было того окна... Оно осталось где-то далеко, в беззаботном и радостном лете, когда сам он, босой и счастливый, в старых потрепаных джинсах и льняной рубахе навыпуск, прибегал на рассвете, невесомо присаживался на подоконник заветного окна и ждал когда она, еще чуть сонная, удивительно домашняя и уютная, подойдет к настеж распахнутым створкам и, прикоснувшись невесомо губами к его губам, прошепчет заветное: "Доброго утра... Дооождик..."
А может, окошко затерялось где-то в лабиринтах золотой осени, когда он приносил на ее подоконник яркие кленовые листья и рисовал на створке полуприкрытого окна прозрачные струящиеся картины - только для нее... А она водила изящным пальчиком по другую сторону стекла, прижималась щекой к его прохладным ладоням и шептала чуть грустное: "Привет... Доождик..."
А может и не было того окна? Может, привидилось, показалось? Поманил морок - да и сгинул, оставив в груди гулкую, сосущую рану пустоты?... Кто ж его знает... Вот только пустота внутри... Пустошь...
Холодный ноябрьский дождь чуть заметно пожал плечами, вздохнул тяжело и, раскрыв над головой большой серебристо-серый зонт, заспешил прочь. До прихода первого снега у него было еще много дел...