kroharat | Триша и Рождество (Reply)

Когда ярится зимняя вьюга, и суровые ветра с треском рвут непрочный саван декабрьской ночи, Белые Сестры танцуют, босые и невесомые, под одиноким ясенем, выпевая хриплыми, гортанными голосами гимны уходящему времени. Ягоды омелы над их головами наливаются рубиновым светом и стекают кровавыми каплями в нетронутый снег. Танцуют Белые Сестры, ярится вьюга, медленно умирает ночь, рождая новое солнце… Здравствуй, Йоль.

Уютным белым клубком Лео свернулся у камина. В дни, когда за окном сугробы и долгая ночь, Лео становится удивительно домашним и ласковым. И всегда белоснежным. Триша думает иногда – дань ли это уважения хрупкому и недолгому торжеству декабрьского снега? Или Лео просто устает за год от пестрых шкурок и шебуршистых полосок на хвосте? Кто знает…
За окном вьюжная и тревожная ночь. В доме же тепло, уютно и покойно. Ручная домашняя тьма укутала густыми фетровыми складками углы и изгибы, задрапировала окна и дверные проемы. В коконе тишины сидит на пестром коврике у камина Триша. У ног ее свернулся белым клубком Лео. Пахнет праздничной выпечкой, пряным вином, искрящимся утренним морозом, рыжими мандаринками и хвоей. Потрескивает в камине ясеневое полено. Одинокая свеча в пузатом стеклянном бокале трепещет и бьется, изгибаясь в причудливом танце. Шуршат где-то по углам невидимые праздничные гномы, пакуют подарки. Прозрачными мотыльками слетаются на огонек торжественные истории и легковесные сказки. Триша жмурится довольно и ласково поглаживает Лео. Уже совсем скоро…

Мне кажется иногда, что на свете нет ничего, кроме бесконечной зимней ночи. Нет солнца, нет теплого весеннего ветра, нет птичьего гомона и звонкой капели. Не существует бодрящих брызг соленой морской воды, нежной ласки теплых капель летнего ливня на щеках и колких прикосновений костра в осенних сумерках… Лишь вечная, бесконечная зимняя ночь. Пронзительная ясность вьюги. Хрупкая нежность поземки, заметающей мои следы. Нескончаемый танец снежинок. Холод. Льдистый перезвон небесных колокольцев в вечной мерзлоте декабрьского неба. Одиночество и пустота. Я слыхал, разумеется, что зимняя ночь не вечна. Но много ли толку в сухом знании ума, когда глазам моим, и рукам, и чувствам знаком лишь снег, холод и тьма? Бесконечная тьма, смотрящая в глаза вечности… Из года в год, из века в век я бреду по заснеженным дорогам декабря, сплетая замысловатую вязь бессмысленных слов и жадно заглядывая в рыжеющие во тьме окна…

Часы бьют полночь – медленно и густо, словно маятник их вязнет в густой карамели. Триша, вскинувшись, прячет лукавую усмешку в уголках глаз и легонько тянет за хвост дремлющего Лео.
— Вставай, лежебока, пора!
Лео недовольно ворчит, но все же следует за своей хозяйкой к окну, становясь серебристо-серым, гладким и скользким. Триша, уже откровенно смеясь, распахивает окно навстречу вьюге и кидается в объятья Белым Сестрам – дождалась! Кот невесомой тенью ныряет в сугроб. Минута, другая – и вот Лео важно шагает по садовой дорожке. В зубах у него корчит рожицы и возмущенно пищит белоснежная зимняя мышь. Поземка заметает следы, слизывая их шершавым языком. Триша, дурачась, играет в снежки с белками в зимних шкурках. Белые Сестры, взявшись за руки, водят хоровод под ясенем, стоящим наособицу – уже не в саду у Триши, но еще не в лесу. Вот одна из сестер запевает протяжную песню, другая подхватывает, потом еще одна и еще – и вот уже растекается над миром молочным туманом Зимняя Песнь. Началось!
— Ну где же ты, Йоль?!
Триша стоит у калитки и пристально вглядывается в начинающую серебриться робким утренним светом тьму. Неужто опять заплутал? Ведь все знаки совпали, все истории сложились… Но вот сквозь серебристую взвесь снега, тумана и снов проступает темный силуэт, и Триша выдыхает, осторожно и медленно. Путник в долгом плаще, с посохом и заплечным мешком. Бредет, чуть загребая ногами снег, словно устал уже так давно, что и сам не помнит. За спиной у него скалят зубы льдистые псы, оберегают хозяина. Над головой – кусочек ясного звездного неба – то ли царская корона, то ли мученический венец. Бредет, не поднимая головы… Триша, всплеснув руками, кидается навстречу. Вскинувшиеся было псы узнают и отступают ворчливо. Путник, встрепенувшись, смотрит сперва настороженно, но потом узнает – и улыбается глазами. И словно становится моложе. И счастливее.
— Здравствуй, сестренка…
— Здравствуй, братец! Отдохнешь у нашего камелька? Тебя здесь ждали.
—Отдохну, коли ждали… Показывай дорогу, сестренка.

На мягких, неторопливых лапах подкрался рассвет, укутав мир кружевной пелериной туманов и морозных узоров. Спит ветер. Спит вьюга, свернувшись мягким, пушистым клубком под кустом бересклета. Спят люди в домах и ангелы на небе. Спит мир. Уснуло время. Огромная, всеобъемлющая тишина заполнила собой все щели мироздания. И лишь в маленьком домике на вершине холма потрескивает в камине огонь. Рыжий Лео лениво трогает лапой сладко дрыхнущую на пестром коврике мышь. Закипает на кухне чайник. Пахнет свежим морозным утром, крепким кофе, круассанами и самую капельку вербеной и лавандой. Триша уютно суетится на кухне, готовит завтрак. А непутевый братец ее, забравшись на широкий подоконник, легкомысленно болтает ногами в длинных полосатых чулках, и напевает себе под нос, не скрывая улыбки: